Буркун: И второй короткий вопрос, что для вас счастье?
Евгений Беркович: не хочется быть занудой и подробно отвечать на вопросы банальные. Я не выгляжу здесь первооткрывателем. Прежде всего, должны быть здоровы и счастливы близкие. Без этого счастья не бывает. Но я хочу сказать, что огромное чувство счастья возникает, когда ты открываешь что-то новое. И вот это возможно, не банальный ответ.

Илья Буркун, Евгений Беркович

       

ВТОРОЕ АВСТРАЛИЙСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

Вместо эпиграфа

Известный физик, академик, лауреат Нобелевской премии Виталий Лазаревич Гинзбург до конца своих дней не признавал компьютер. Молодые помощники, стараясь пробудить у него интерес к работе на компьютере, демонстрируя его возможности, показали на мониторе «Заметки по еврейской истории» Евгения Берковича. Тут же распечатали несколько статей из журнала. Виталий Лазаревич забрал их домой. В тот же день, поздно вечером, позвонил ученому секретарю Теоретического Отдела ФИАН Юлию Бруку. Спросил у него, может ли он опубликовать свою статью в «Заметках» Берковича. Брук заверил, проблем не будет. Виталий Лазаревич написал статью. В ней шла речь о религии, атеизме и еврейском национальном чувстве. Так академик Гинсбург стал автором этого журнала и другом профессора Берковича.

Утраченные иллюзии

Буркун: Сегодняшняя встреча – продолжение нашей первой беседы с Евгением Берковичем, которого представлять не нужно. Его имя знают во многих странах, где читают издаваемые им журналы и книги, слушают его лекции по истории науки и литературы. Тем не менее, для тех, кто познакомится с ним сейчас, короткая справка: Евгений Беркович – доктор естествознания, математик, публицист, историк науки и литературы. Создатель и главный редактор сетевого портала «Заметки по еврейской истории» и журнала «Семь искусств», альманаха «Еврейская Старина» и журнал-газеты «Мастерская».

Дорогой Евгений, признателен за то, что вы согласились продолжить нашу беседу. Об интересе к вам, к вашему порталу, говорит количество читателей познакомившихся с нашим первым интервью (а их несколько тысяч). А также большое количество откликов.

Прошло больше девяти месяцев после нашей первой встречи. К сожалению, время быстротечно. Наш мир меняется с бешеной скоростью. Естественно, происходят изменения и в нашей личной жизни и вокруг нас. И мой вопрос: «Что важное произошло у вас лично за этот период, какие события произошли в мире, которые прямо или косвенно повлияли на Вашу судьбу?»

Беркович: На фоне событий, происходящих последние полтора года в мире, все разговоры о личных проблемах кажутся мелкими и несущественными. Переходить на обсуждение глобальных вопросов я тоже не готов, потому что я не считаю себя гуру, мнения которого кому-то интересно, кроме меня. Все прекрасно понимают, что сейчас происходит, какая трагедия развивается в мире уже не первый год. Поэтому те вопросы, в которых я себя считаю относительно компетентным, давайте мы и обсудим. Обсуждение политических вопросов оставим политологам, профессиональным журналистам.

Что касается непосредственно моей деятельности, она продолжается так же, как и все предыдущие 20 лет. Выпускаю четыре издания, которые Вы назвали. Они выходят регулярно, пользуются, я бы сказал, «широкой известностью в узких кругах». Конечно, претендовать на какую-то всемирную известность я не буду и не имею никаких для этого оснований. Тем не менее, тот, кто интересуется историей, историей как таковой, историей науки и литературы, историей культуры, наши издания знают и ценят. Мне это очень дорого. Я продолжаю читать лекции по истории науки в интернете и по старинке, офлайн. Но одно из событий действительно коснулось довольно болезненно меня, это то, что я два семестра читал лекции в рамках «Свободного университета». Это учебное заведение нового типа, которое мне очень нравится. К великому моему огорчению с этой весны мы прекратили свою работу на территории России, так как «Свободный университет» признан в России «нежелательной организацией». Третий курс лекций, который называется «Квантовая революция», я прочитал уже в рамках своего личного Лектория https://www.youtube.com/@mirnauki. Подписывайтесь, кстати, на этот youtube-канал, там встречаются записи интересных лекций и докладов, не только моих.

На днях как раз была последняя лекция курса «Квантовая революция». Сейчас получаю письма от слушателей с благодарностью. Курс понравился слушателям, он был довольно коротким, но насыщенным. О событиях, значительных в истории человечества – открытие и создание квантовой механики, её развитие, различные её интерпретации.

Все это, казалось бы, давно минувшие времена. Через два года исполнится ровно 100 лет, как появилась первая работа по квантовой механике. Тем не менее, интерес к этим проблемам не ослабевает. Не случайно Нобелевская премия по физике за прошлый год была присуждена именно за решение проблем, которые были поставлены Альбертом Эйнштейном как раз в рамках изучения основ квантовой механики.

Как теория она правильная – так считал Эйнштейн. А насколько она полная, в этом у него были большие сомнения. Этим он отличался от большинства других физиков, которые в то время считали уже доказанным тот факт, что квантовая механика — это полная наука, она полностью описывает реальность. Они шли как бы вслед за Нильсом Бором, лидером этого направления. И как-то в общем мнении считалось, что в довольно остром научном споре Альберта Эйнштейна и Нильса Бора победил Нильс Бор. А Альберт Эйнштейн оказался как бы на обочине науки.

Но жизнь показала, что это не совсем так или совсем не так. Как раз идеи Альберта Эйнштейна, его мысли о роли квантовой механики и о необходимости иного подхода к изучению микромира по-прежнему актуальны.

 Вот в этом смысле мой курс лекций был довольно современный. Оказалось, что и слушатели это отмечают. Интересно и то, что у слушателей был совершенно разный уровень подготовки. Были доктора физико-математических наук, научные сотрудники академических институтов. Были и гуманитарии, которые к физике не имели большого отношения, кроме интереса к этим проблемам. Оказалось, что эта тематика понятна и интересна была многим. Кроме того, я продолжаю разрабатывать тему «Альберт Эйнштейн и революция в физике».

.      

Уже подготовлен большой набор заметок об Эйнштейне. Возможно, они выльются в отдельную книгу. Сейчас буквально последние штрихи, нужно дописать одну-две статьи. Вот такие мои персональные новости.

Буркун: На вашей странице в Фейсбуке я прочел информацию о завершении цикла лекций. С удовольствием поздравляю вас с этой значительной работой.

Беркович: Спасибо.

Буркун: Евгений, Вы проживаете большую, наполненную событиями жизнь, огромный жизненный опыт, но, к сожалению, в каждом из нас на протяжении нашей жизни возникает достаточно иллюзий. Скажите, пожалуйста, с какими иллюзиями пришлось расстаться вам?

Беркович: Главная иллюзия, с которой мне пришлось расстаться, это сокращение первомайского лозунга, с которым мы более 50 лет выходили на демонстрации. Этот лозунг звучал так – Мир, Труд, Май. Сейчас первое слово в этом лозунге оказалось неуместным в России. Это была самая главная иллюзия и самая главная трагедия и в моей жизни, и в жизни всего человечества.

В остальном – больших иллюзий у меня и не было. Я не идеализировал наш мир или человеческие качества. Встречаются хорошие люди, встречаются не очень, все это довольно обычно. А вот то, что в XXI веке наступило военное время, это действительно огромная трагедия. И здесь мои иллюзии действительно были основательно разрушены.

Не сотвори себе кумира

Буркун: В вашей многогранной деятельности вы общаетесь со многими достаточно известными личностями, со многими интересными людьми. Среди них и ваши многочисленные авторы. Вы исследуете жизнь многих исторических личностей. Скажите, пожалуйста, кто для Вас являлся примером для подражания? Как мне кажется, в чем-то таким человеком для вас стал Альберт Эйнштейн.

Беркович: Вы знаете, я не могу назвать человека, которому я хотел бы подражать. Я вообще стараюсь жить своей жизнью и не подражать никому. Безусловно, мне встречались прекрасные люди. И я благодарен судьбе за эти встречи. Но вот кумира себе я стараюсь не делать. Вы правы в том, что я увлекаюсь теми образами и теми персоналиями, о которых пишу. Я вживаюсь в их жизнь, они становятся мне близкими людьми, и я очень ясно представляю себе их отношение к миру и тем или иным событиям. И очень часто именно вот это отношение вызывает у меня восхищение.

В частности, то, что касается Эйнштейна, я прекрасно вижу и недостатки, которые у него были, и его доверчивость в социальных вопросах, но не могу не восхищаться его интуицией и смелостью в решении научных проблем.

Ведь поразительно, что он, враг всяким диктатурам, непримиримый враг, который обличал и гитлеровскую, и сталинскую диктатуру, тем не менее, охотно признал, что сталинский террор был оправдан, что заговор против Сталина действительно имел место, и что приговоры против так называемых врагов народа были оправданы.

Это при всем при том, что в научных вопросах сдвинуть с его позиций, в которых он был убежден, заставить изменить свои убеждения, было невозможно. Если он в чем-то убедился, никакие внешние потрясения не могли изменить его точку зрения. При этом он сам был готов признать свою ошибку, если убеждался, что развиваемая им теория неверна. Он был готов идти в одиночку против всего мира. Если он верил в то, что квантовая механика неполна, то он, одиночка, готов был противостоять всем физикам планеты. А научный мир считал, что Эйнштейн уже выжил из ума и просто не может понять современной науки, которая далеко ушла вперед.

Оказалось, что это они еще за ним должны двигаться. А вот в вопросах политических он был неустойчив и слаб, легко поддавался внешнему влиянию. Вначале он подписал письмо против сталинского террора, а потом подпись свою забрал. Тем не менее, это личность удивительно интересная, и мне доставляет большое удовольствие изучать его жизненный путь и находить новые черточки в давно известном материале. Ведь написано очень много биографий Эйнштейна, сняты фильмы о его судьбе и жизни, поставлены спектакли. Тем не менее, иногда удается обнаружить что-то новое, открыть неизвестные особенности его карьеры. Ведь путь его становления действительно был необычный. Он шел своим путём с самого начала.

Все его ровесники и коллеги проходили достаточно стандартный путь в науку. Вначале – гимназия, потом университет, защита докторской диссертации, защита второй докторской диссертации, получение звания приват-доцента и потом уже академическая карьера, вплоть до вершины, до полного профессора. Это и была цель научной карьеры любого ученого в Европе.

У Эйнштейна все было не так. Он и гимназию не окончил, и в университет не поступил, и докторскую диссертацию защитил не с первого раза. И вторую докторскую диссертацию ему отклонили, несмотря на уже достигнутый огромный авторитет у физиков-теоретиков. Об этом я нередко читаю лекции.

Короче, его путь необычный, тем не менее, все эти, казалось бы, неудачи шли ему на пользу. Он шел своим путем с самого начала. И возможно, неудачи в поиске работы после окончания Политехнического института в Цюрихе, когда он не мог найти место ассистента профессора, помогли ему вырваться в лидеры теоретической физики. Тогда так было принято, все его однокурсники стали ассистентами каких-то профессоров, в каких-то заведениях, в том числе и в самом Политехникуме. А Эйнштейна не брал к себе в ассистенты ни один профессор, ни один университет, хотя он обращался в десятки европейских университетов.

Так вот, может быть эта неудача, которая ему очень болезненно далась, тем не менее, позволила ему заниматься наукой самостоятельно, не выполнять чьи-то задания, а самому себе ставить цели и достигать их. Его достижения, когда он не был на научной должности, а работал государственным служащим Патентного ведомства в Швейцарии, показывают, что именно на этом пути он добивался потрясающих успехов. Недаром 1905 год называют годом чудес, годом Эйнштейна, когда он фактически своими работами первопроходца перевернул представление науки о пространстве, времени и о материи.

Неизвестно как бы сложилась его судьба, если бы он был ассистентом какого–то профессора и вынужден был выполнять задания своего шефа.

Изучая путь этих людей, участвовавших в научных революциях, начинаешь ценить сильные стороны их характеров. В моих книгах о революции в физике фигурируют, кроме Эйнштейна, и Вернер Гейзенберг, и Вольфганг Паули и Макс Борн, мой тоже любимый персонаж, и Джеймс Франк, и многие другие физики и математики…

Для меня именно эти люди являются образцами в определенных жизненных позициях. Безусловно, никакого одного кумира у меня нет. Но мне повезло, в жизни мне действительно встречались очень хорошие, замечательные, светлые и очень талантливые личности. И особенно дорого это на начальном этапе жизни.

Мой первый этап становления сложился не совсем гладко. Моим научным руководителем, с которым я начинал публиковать первые работы по прикладной математике, был Борис Михайлович Будак. Он работал в звании доцента на кафедре математики физического факультета и стал моим руководителем по дипломной работе. Должен был стать и руководителем по диссертации. Хотя меня не допустили к аспирантуре, и я готовил диссертацию как соискатель.

Когда наступило время защиты, мой руководитель, Борис Михайлович Будак, неожиданно ушел из жизни. Я оказался без руководителя на таком этапе, когда его роль была очень важна. Защитить диссертацию, не будучи в аспирантуре, не имея руководителя, да еще на таком факультете МГУ, как ВМК («Вычислительной математики и кибернетики»), с его известным отношением к евреям, было совершенно нестандартной, точнее, нереальной ситуацией.

На этом этапе мне очень помог не формально, а по-человечески, другой ученый, совершенно, казалось бы, не связанный ни с физическим факультетом, ни с мехматом, ни с ВМК. Это Давид Борисович Юдин. Доктор технических наук, работал в одном из почтовых ящиков. Бывший военный, закончивший службу в звании полковника, он занимался наукой и ее военными приложениями, был заместителем Генерального конструктора систем ПВО. Стал одним из пионеров развития теории экстремальных задач в Советском Союзе. Автор многих монографий по линейному и математическому программированию. Его книги знакомили советского читателя с относительно новой областью науки, теорией оптимальных решений, теорией экстремальных задач. Тогда это было очень модно и востребовано. Мы оказались с ним знакомы по жизни. Он очень меня поддержал в моральном плане. Благодаря Юдину я начал заниматься новыми для меня стохастическими задачами, для чего пришлось сменить тему диссертации. И в итоге я написал еще одну диссертацию об оптимальном управлении в условиях неопределенности. Формально Давид Борисович не был моим руководителем, но я помню и очень ценю его поддержку и помощь на этом сложном этапе моей жизни.

А тогда мне все-таки удалось защитить диссертацию в университете на факультете Вычислительной математики и кибернетики, который возглавлял академик Андрей Николаевич Тихонов. Он же возглавлял и Ученый совет факультета. Благодаря всему, что я рассказал, для меня сложилась непростая ситуация, тем не менее, защита состоялась. Моральную поддержку, которую мне оказал Давид Борисович, я помню и ценю всю жизнь. Он действительно был светлым человеком и очень мне помог на этом этапе.

Буркун: Вы как-то рассказывали, что, благодаря вашему докладу на одной из конференций в университете, где выступали докладчики не ниже звания доцента или профессора, а вы выступили с докладом, будучи ещё младшим научным сотрудником университета, Тихонов проникся к Вам доверием.

Беркович: По крайней мере, я думаю, что он запомнил этот доклад.

Буркун: И способствовал вашей защите?

Беркович: Да, наверное, способствовал. Там много было обстоятельств, потому что и смерть моего руководителя отчасти была связана с его отношениями с Тихоновым. Так что там разные есть комплексы. Я не буду сейчас вдаваться в детали, но, во всяком случае, все сложилось для меня удачно.

Мог бы Эйнштейн остаться школьным учителем?

Буркун: Благодаря вам, я узнал многое об удивительной судьбе Эйнштейна. Самое загадочное в мире — это человеческий гений. И из всех гениев – самый загадочный Альберт Эйнштейн. И самое удивительное, что бытует мнение, что этот гений мог окончить свои дни учителем музыки. Ведь в юности он прекрасно играл на скрипке, на фортепиано.

Беркович: Хотел бы уточнить, это иллюзия, Вы ошибаетесь. Эйнштейн прекрасно понимал, что он не виртуоз и не очень блестяще играет. Знали это и профессионалы, которые его окружали. Он играл хорошо, достойно, на любительском уровне. Просто нужно понимать, в какое время он жил и насколько было тогда важно вот это, даже любительское, владение музыкальными инструментами.

Это сейчас нас окружает музыка со всех сторон, даже из утюга можно услышать какую-то мелодию. А тогда, в начале карьеры Эйнштейна не было патефонов, не говоря уже про телевизоры и радио. Музыкальные концерты профессионалов были редкими и дорогими. А те, кто хотел слушать музыку, чаще должны были устраивать музыкальные вечера любителей, и любители, которые играли достойно, были в то время чрезвычайно ценными и востребованными. Когда Эйнштейна приглашали в гости, он всегда брал с собой скрипку, потому что после застолья обычно устраивались музыкальные вечера. Вот на этом уровне он играл прекрасно, играл и квартеты с некоторыми профессионалами.

Но сам себя он никогда профессиональным музыкантом не считал, и его современники-профессионалы тоже. Другое дело, что он хотел заниматься преподаванием в школе, обжегшись несколько раз на поиске места научного сотрудника, частности, ассистента профессора, да и с защитой диссертаций у него были неудачи. Его первую диссертацию он забрал, не доведя дело до защиты. Вторую диссертацию отклонил ученый совет Бернского университета. Поначалу он вообще махнул рукой на защиту диссертации, сказав в сердцах, что будет заниматься наукой сам. А на хлеб насущный он готов зарабатывать преподаванием. Он попробовал себя в качестве преподавателя математики в школе и в техникуме. Это ему понравилось. Он писал, что голова у него остается свежей после пяти–шести часов занятий. Поэтому после преподавания вполне может продолжать научную работу в библиотеке или дома.

И он искал место преподавателя. Он подавал несколько раз заявление о приеме на работу учителем в гимназии или в техникуме. Правда, конкурс был большой. Например, на место преподавателя в Цюрихской гимназии он был двадцать первым кандидатом на место учителя и это место не получил.

Но, к счастью, ему помог коллега, профессор физики Кляйнер, который пригласил его на место экстраординарного профессора в Цюрихский университет. И дальше карьера Эйнштейна пошла уже по академическим рельсам. А так он был готов оставить академическую карьеру в стране и заниматься просто преподаванием. И начинал как преподаватель, и даже репетитор. Он получил диплом преподавателя математики и физики. Временно он исполнял обязанности учителя в техникуме, а потом его взяли на работу репетитором, подготовить одного ученика для поступления в политехникум. Это было как раз его последнее место перед тем, как его приняли в патентное ведомство.

Буркун: И в итоге он мог остаться преподавателем.

Беркович: Да. Но все равно он бы занимался наукой, только оставаясь в стороне от академической карьеры. Он не дорожил славой академика или докторскими степенями. Для него важна была сама по себе наука, и в занятиях ею он находил полное удовлетворение. Он даже к вопросам приоритета относился достаточно спокойно. И когда кто-то отрицал его вклад в создание теории относительности, а это было распространенное в одно время мнение и сейчас еще живуче – специальную теорию относительности, мол, открыли Пуанкаре и Лоренц. А вот вклад Эйнштейна здесь, будто бы, вторичен. Есть даже серьезные книги, в том числе и на русском языке. Двухтомник Уитеккера, например, где теория относительности называется Теория Пуанкаре–Лоренца, а не теория Эйнштейна.

И даже когда его друг Макс Борн, будучи в Шотландии, в Эдинбурге, писал Эйнштейну – рядом со мной здесь живет профессор Уитеккер, который пытается доказать, что это не ты открыл теорию относительности, а Пуанкаре и Лоренц, Эйнштейн ему на это спокойно ответил – оставь в покое этого Уитеккера. Пусть пишет, что хочет, пусть верят этому те, кто хочет верить. Для меня достаточным является чувство удовлетворения, которое я испытал, когда эту теорию построил. Мне больше ничего не нужно. А то, что люди думают, это их дело.

Проблемы приоритета, борьба за приоритет у него никогда не были на первом месте. Может быть, только однажды, когда было острое соперничество с Давидом Гильбертом по открытию уравнений общей теории относительности. Но и тогда конфликт между ними был достаточно быстро улажен, в течение одного месяца. И дальше они оставались уже добрыми друзьями.

Эта человеческая черта Эйнштейна мне очень симпатична: преданность науке, без привлечения таких сопутствующих эмоций, которым другие люди уделяют очень большое внимание. Званиям, степеням, признанию их авторства и приоритета, отводя этому решающую роль в жизни. Для Эйнштейна все это было второстепенно. Для него была сама наука, поиск истины были важнее всего.

Буркун: Знакомясь с биографией Чарли Чаплина, прочитал о его дружбе с Эйнштейном. Эйнштейн, посмотрев фильм «Великий диктатор» Чарли Чаплина, сказал ему: ”Теперь мне понятно, почему ты великий человек. Твой фильм понятен абсолютно всем людям”. На что Чарли Чаплин усмехнувшись, ответил: ”Я тобой восхищаюсь еще больше. Твою теорию относительности в мире не понимает никто. А тем не менее, ты стал великим человеком”.

Беркович: Такой разговор между ними был отмечен многими. Об Эйнштейне очень много исторических анекдотов, всяких баек.

Буркун: Одну из баек об Эйнштейне и его водителе, вероятно, Вы слышали?

Беркович: Что именно?

Буркун: Как всякий известный ученый Эйнштейн много ездил, выступая с популярными лекциями по теории относительности. В дороге его сопровождал водитель. Однажды он неожиданно сказал своему «пассажиру»: «Я уже столько раз слышал вашу лекцию, что могу рассказать об этом публике сам». На это наглое заявление Эйнштейн сказал – пожалуйста, попробуйте. – Надев пиджак профессора, отдав ему свою куртку, он вышел на сцену. Обладая прекрасной памятью, повторил полностью его лекцию. В конце лекции поднялся старичок, местный учитель физики и задал вопрос, на который, естественно, водитель не мог ответить. Разоблачение было неизбежным. Но докладчик минуту подумав, как бы собираясь с мыслью, сказал: «Ну, это ерунда. Это настолько простой вопрос, что может ответить даже мой ученик». Он здесь в зале и пригласил Эйнштейна на сцену, который ответил на этот вопрос.

Беркович: Не ученик, а «мой шофер». Он сказал: – На это может ответить мой шофер. Но это все байки. На самом деле это все ерунда, потому что облик Эйнштейна был знаком публике по первым страницам газет и журналов. Он был настолько известной личностью в мире, что подделать его было практически невозможно. С этим связана любопытная одна история, которая очень поучительна, но это действительная история, в отличие от вашего анекдота.

В воспоминаниях Гейзенберга описан случай, когда он в 1922-м году приехал специально в Лейпциг послушать выступление Эйнштейна на съезде физического общества. Это было общество немецких естествоиспытателей и врачей. В рамках этого большого съезда было заседание физического общества, на котором должен был делать доклад Эйнштейн. И Гейзенберг специально приехал из Мюнхена в Лейпциг.

Время было страшно тяжелое для Германии. Инфляция, 1922-й год, послевоенная разруха. Семья едва собрала денег на его поездку. Гейзенберг в своих воспоминаниях описывает, как он пришел в зал заседаний заранее. Там раздавали листовку, которую подготовил Филипп Ленард с коллегами, противниками Эйнштейна. И дальше вспоминает, что прослушал доклад, но мало, что о нем мог сказать, мало что помнил.

На самом деле Эйнштейн от доклада тогда отказался из-за реальной опасности покушения. В то время антисемитизм был страшно острый. В том году убили Вальтера Ратенау – министра иностранных дел Германии. И Эйнштейн стоял в черном списке будущих жертв буквально на первом месте.

Эйнштейн отказался от доклада и уехал в длительное путешествие. В Японию, Палестину, Испанию, что заняло почти полгода. Вместо него доклад сделал Макс фон Лауэ. Хотя Гейзенберг в своих воспоминаниях утверждает, что слушал Эйнштейна. Всё дело в том, что с ним случился казус, у него украли все вещи. И не дождавшись доклада, уехал домой, т. к. не было больше средств для проживания.

Эти воспоминания стали документом истории, их никто не опровергал. Поэтому достоверность воспоминаний современников всегда нужно проверять. А спутать Эйнштейна с фон Лауэ было невозможно. Я повторяю, портреты Эйнштейна были во всех газетах, во всех журналах. О нем после открытия теории относительности и подтверждения ее экспериментально в 1919-м году, говорил весь мир.

О математике и личной жизни

Буркун: Евгений, каждая эпоха имеет свою лексику. И это невозможно избежать. Мы отличаемся от своих детей, как наши внуки будут отличаться от своих родителей. В прошлой беседе вы упомянули своего сына. Он принял эстафету отца и продолжает династию математиков. Расскажите, пожалуйста, о своих детях. Как складываются ваши взаимоотношения? От чего вы их стараетесь оградить?

Беркович: Мои дети уже достаточно взрослые. И, пожалуй, не я их стараюсь оградить, а они меня.

Буркун: Я же не спрашиваю о сегодняшнем дне, а об их становлении.

Беркович: У меня три сына, старший окончил мехмат и он действительно прикладной математик, живет в Америке, в Питтсбурге, работает в университете. Второй по старшинству сын пошел по сетевым технологиям. Живет и работает в Оттаве, в Канаде. Совсем недавно стал архитектором Майкрософта по программированию в облаках. Это современная технология, которую он осваивает. Я считаю, что он на правильном пути.

Младший сын окончил математический факультет в Ганноверском университете. Слава богу, живет недалеко от нас, так что можно почти ежедневно общаться с ним, с его семьей. У него три сына, три моих внука, здесь рядом. Они растут на моих глазах. Это большое счастье в жизни, может быть самое главное, которое мне выпало. И то, что сыновья пошли по математической линии, безусловно, я страшно одобряю.

Хотя чистыми математиками из них не стал никто. Но математика именно та наука, что позволяет достаточно быстро освоиться в любой области. Не помню фамилию математика[1], но запомнил его известное высказывание – если двум людям поручить незнакомое им дело, то лучше всех справится с ним математик. Математик действительно лучше может освоить совсем новую область науки или область деятельности. И поэтому потребность в математиках очень высока. Это я на себе испытал.

Большая фирма «Финансовая информатика», в которой я проработал последние 15 лет перед выходом на пенсию, постоянно нуждалась в притоке новых кадров.

Когда я был принят на работу, в ней трудилось примерно 600 сотрудников. Когда я уходил на пенсию в фирме, уже работало около 5000. Постоянно требовались новые люди. И в иерархии профессий, которые требовались, на первом месте стояли математики. Потом были программисты, потом – экономисты и специалисты по другим направлениям.

Когда мой младший сын оканчивал университет, несмотря на то, что в Германии была заметная безработица, тем не менее, пять крупных фирм хотели его видеть своим сотрудником. Он пошел по страховому делу, получил звание актуара, это что-то вроде доктора наук в страховой математике.

Буркун: Никогда не слышал этого слова.

Беркович: Актуар – специалист по математике в страховом деле. Своеобразная математика, оценивающая различные риски. Специфическая отрасль стохастических процессов, оформленная в виде отдельной гильдии актуаров. И сейчас сын руководит очень крупной компанией, насчитывающей около 1000 сотрудников. Это совершенно уникальный даже для Германии карьерный рост.

Часто спрашивают, есть ли антисемитизм в Германии? Мой сын, с не родным немецким языком, приехал в Германию не младенцем, ему исполнилось тогда 13 лет. Тем не менее, он поднялся по карьерной лестнице до уровня, который достигает, может быть, доли процента немцев. В Германии у него очень высокое положение. И в этом ему помогла математика.

Математика — это больше, чем профессия. Я обычно говорю, что математика — это порода. Нельзя быть бывшим математиком, как нельзя быть бывшим пуделем. Надеюсь, что внуки математику тоже не оставят в стороне. По крайней мере, у них неплохо получается, хотя они еще и не школьники.

Буркун: Ведь это ваше прямое влияние.

Беркович: Да, чем могу помочь – я стараюсь помочь.

О человеке первого часа

Буркун: Пора поговорить, о том, что теперь стало главным в Вашей жизни, о писательском и журналистском творчестве. Первое ваше журналистское расследование было связано с именем вашего дальнего родственника или однофамильца Хорста Берковича, в честь которого названа улица в городе Ганновер. В память о нем, вы посвятили книгу, назвав её «Героем первого часа». Расскажите немного о нем и почему Вы выбрали такое название?

Беркович: Ваш вопрос требует несколько уточнений. Во-первых, такую книгу я не писал. Я написал большую статью-очерк о Хорсте Берковиче. Он был назван почетным гражданином города Ганновер. Такое звание ему было присвоено после войны, и он получил высшие ордена Федеративной Республики Германии. Но улица Берковича в Ганновере названа не в его честь.

Буркун: Он стал героем Первой мировой войны.

Беркович: Он был ветераном и инвалидом Первой мировой войны. Понятие «герой войны» тогда было не в ходу, он получил так называемый «золотой значок за ранение», и это ценилось в Германии не меньше, чем в СССР звание Герой Советского Союза. Улицу Берковича в Ганновере назвали не его именем, а именем его брата Харальда. Это была вообще очень интересная семья. Они выходцы из Прибалтики, из Риги. Потом их предки оказались в Кенигсберге, нынешнем Калининграде. Затем они переехали в Ганновер. В этой семье было три брата. Старший брат Харальд был врачом, глазным врачом, известным в городе окулистом. Он был весьма политически активным человеком, социалистом, противником нацистов.

В 1938 году, нацисты устроили Хрустальную ночь, ловили социалистов и евреев, чтобы отправить их в концлагерь. Гестаповцы пришли за Харальдом, но ему удалось перед этим бежать в Англию. Не разобравшись, нацисты арестовали его брата, Хорста Берковича.

Но я закончу рассказ о Харальде. Почему его именем назвали улицу в Ганновере? Итак, Харальд оказался в Англии. Когда началась Вторая мировая война, его интернировали как гражданина враждующей страны – Германии. Несмотря на то, что он еврей, бежал от нацистов, тем не менее, в Англии он считался гражданином воюющей с ней страны. Работать врачом в Великобритании ему не позволили, и после войны он уехал в Индию. Вот в Индии он развернул свою врачебную деятельность настолько широко, что открыл способ лечения глазной болезни, неизлечимой в то время. Один из индийских султанов приглашал его для лечения своих жен, в свой гарем. Это было высшей степенью доверия.

Благодаря тому, что он совершил в медицине, благодаря его достижениям как врача, его именем и назвали улицу, ведущую к одной из больниц города Ганновер. К Хорсту Берковичу эта улица не имеет отношения. Эта улица имеет отношение к его брату – врачу. А Хорст Беркович действительно ушел добровольцем на Первую мировую войну, буквально из последнего класса гимназии. На войне он был награжден за храбрость. В последнем бою его сильно ранило осколками гранаты, врачи посчитали раны смертельными. Хорст был контужен, ему оторвало несколько пальцев, выбило глаз, и он получил тяжелейшую рану головы. Осколком снесло часть черепа, но остался жив. Всю жизнь должен был носить специальный мягкий шлем на голове, потому что не было части кости черепа, защищающей его мозг.

Вернувшись из госпиталя, поступил в университет. Окончил юридический факультет, стал адвокатом и нотариусом. В этой должности он продолжал работать до того момента, как его арестовали вместо брата, как раз в Хрустальную ночь. Пришли за Харальдом, а арестовали его. После ареста, его, инвалида, избили и истекающего кровью отправили в Бухенвальд. Он туда едва дошел, поддержанный товарищами по несчастью. В лагере ослабевший, истекающий кровью, лежал на нарах. Какой-то охранник концлагеря заметил его золотой значок, побежал доложить начальству – там лежит человек «в золоте», то есть награжденный высшей наградой, и истекает кровью.

Через несколько месяцев его из концлагеря освободили, взяв подписку, что он никому ничего не будет рассказывать. Всю войну он провел в Ганновере, в другом концлагере, но на ночь его отправляли домой. Его жена была немка, и это его в каком-то смысле спасло. Когда союзники пришли на территорию Германии, вошли в Ганновер, немцы расстреляли почти всех заключенных этого концлагеря в Алеме (ныне это район Ганновера). И только Хорст Беркович чудом оказался спасённым.

Всю войну он исполнял обязанности адвоката по еврейским делам. Хотя формально деятельность евреев-адвокатов была запрещена законом в Германии, так же, как нельзя было быть государственным служащим евреям, точнее, лицам, не подтвердившим свое арийское происхождение. Так это было написано в законе от 7 апреля 1933 года. В тот же день был опубликован специальный закон об адвокатуре и нотариусах. Евреям тоже нельзя было быть адвокатами, но можно было быть так называемым помощником по еврейским делам в суде. И Хорст фактически защищал евреев в судебных процессах, которые проходили тогда в Германии. После войны он принял активное участие в восстановлении разгромленной Германии, в восстановлении судебной системы, адвокатуре и так далее. А люди, участвовавшие в восстановлении Германии после войны, назывались людьми первого часа. Считалось, что история Германии в новое время начинается после освобождения от Гитлера. И это был так называемый, «час ноль», когда кончилась гитлеровская диктатура, рухнул Третий рейх и началось строительство новой Германии. Люди, которые принимали участие в восстановлении Германии после войны, и назывались людьми первого часа. Первый час новой истории Германии. За эту деятельность Хорст Беркович был награжден многими орденами послевоенной ФРГ.

Он был сам по себе удивительный человек. Кроме своей профессиональной деятельности в качестве адвоката и нотариуса, он был страстным коллекционером, коллекционировал марки и монеты. В этих двух своих увлечениях добился огромных успехов. Его коллекция марок считалась второй в Европе после коллекции английской королевы. И главные марки, самые редкие, ему присылали как раз из Советского Союза, из Советской России, когда первые марки печатали в первые дни советской власти. Это были очень редкие и очень ценные марки.

Собранную совершенно уникальную коллекцию он подарил государству Израиль. За что Израиль назначил пенсию его старшей сестре. Таким образом, он позаботился о своей сестре. Вторую коллекцию – монет – он подарил городу Ганновер. Чем она была примечательна? В ней были собраны монеты, отчеканенные во всех четырехстах княжествах и государствах, которые образовывали тогда эту лоскутную Германию. Германия состояла более чем из 400 маленьких государств до объединения Германии в 1871 году. И Хорсту Берковичу удалось собрать монеты, которые чеканились во всех этих княжествах или королевствах. Эта богатейшая коллекция сейчас хранится в сберкассе или, как здесь говорят, в шпаркассе города Ганновер. Раз в неделю ее можно посмотреть, если прийти в Центральный офис шпаркассы около Главного вокзала.

Таким был этот интересный человек. Именно о нем была моя первая статья, которую напечатали, потом перепечатывали в нескольких журналах и газетах. Ну а сам процесс поиска такого исторического материала мне понравился, заинтересовал, я стал такие интересные истории выискивать и расследовать с помощью библиотек, архивов и так далее. Так образовалась к 2000 году первая моя книжка, которую я назвал: «Заметки по еврейской истории». Ну а дальше вы знаете, на базе этой книжки возник сайт: «Заметки по еврейской истории», потом в декабре 2001 года из него выделился журнал: «Заметки по еврейской истории». Ну и дальше пошло-поехало! В декабре 2002 года мы возобновили альманах «Еврейская Старина», который в начале ХХ века стал выпускать известный еврейкий историк Шимон Дубнов. Этот альманах потом «прикрыли» большевики. В декабре 2009 года родился ставший сейчас очень популярным журнал «для интеллигентного читателя» «Семь искусств». И наконец, в 2012 году мы начали выпускать журнал-газету «Мастерская». Вот вся моя издательская журнальная деятельность, которой скоро будет четверть века. Кроме того, мы выпускаем бумажные и электронные книги.

О кино

Буркун: В 2005 году студия «Параджанов Фильм» по вашему сценарию выпустила документальный фильм «Вопросы к Богу», посвященный кровоточащей проблеме Холокоста. Я посмотрел этот фильм. Он начинается с того, что на городской площади играют дети. За кадром диктор говорит: они счастливы и беззаботны. Но, становясь старше, они начинают задавать недетские вопросы. Что такое добро? Что такое зло, Что такое совесть, которая делает нас людьми? Я понимаю, что ваш фильм именно попытка найти ответ на эти недетские вопросы. Расскажите немножко об этом фильме и почему вы выбрали такое название?

Беркович: Участие в создании этого фильма оказалось для меня любопытным эпизодом, дало новый жизненный опыт, немножко приобщивший меня к кинематографии. Мне было очень интересно этим заниматься. История создания этого фильма не совсем обычная.

В 2005 году московская студия документальных фильмов «Параджанов–фильм» получила заказ, или грант, как сейчас говорят, от Министерства культуры на создание фильма о немце, который помогал евреям в годы войны. Речь шла о немце, о нем сюжет знаменитого фильма «Пианист». У меня на эту тему тоже есть большой очерк «Пианист и капитан резерва». Этого капитана звали Вильм Хозенфельд. Он действительно спас польского пианиста Владислава Шпильмана.

В Варшаве до войны Шпильман был популярным пианистом. Его многие знали, он выступал часто по радио. Когда немцы оккупировали Варшаву, его семью отправили в концлагерь, где их всех убили. Во время погрузки обреченных в вагоны один из полицейских, узнав Шпильмана, вытолкнул его из толпы и позволил бежать. Вся семья погибла, а он долго скрывался в оккупированном немцами городе. Несколько лет прятался по подвалам, чердакам, пока его случайно не обнаружил в одном заброшенном доме немецкий офицер в эсэсовской форме. Шпильман уже считал, что ему пришел конец. Офицер спросил, кто он такой? Он ответил – пианист. Узнать пианиста в этом оборванном грязном человеке, который несколько лет прятался по подвалам и чердакам, было очень трудно. Тогда этот офицер повел его в соседнюю комнату, где стоял рояль и приказал: играй!

И Шпильман, вспомнив прошлое, сыграл ноктюрн Шопена и спас свою жизнь, доказав, что он действительно пианист. Офицер спросил его: «Где вы прячетесь?» Шпильман показал свое убежище. Офицер, покачав головой, сказал, это убежище ненадёжно, здесь легко могут вас обнаружить. Я покажу более надёжное укрытие – и помог ему спрятаться на чердаке заброшенного дома. Принес свою старую шинель, чтобы он меньше мерз. Иногда приносил еду и медикаменты. Так продолжалось несколько месяцев. Но однажды он сказал, что он уходит вместе с немецкими войсками из города. Они покидают Варшаву, так как Красная армия входит в город. Так Шпильман пережил оккупацию. Правда, его чуть не застрелили уже советские солдаты, когда от радости он выскочил во двор в эсэсовской шинели, приветствуя солдат-освободителей. Его приняли за немца, хотели расстрелять, но он доказал, что он еврей, который, спасался от немцев.

Сам же Хозенфельд попал в плен, отправлен в советский лагерь для военнопленных и там погиб в начале 50-х годов. Шпильману не удалось его разыскать. Узнав, что Хозенфельд в советском плену, Шпильман пытался помочь, но безуспешно, потому что считалось, что Хозенфельд – военный преступник, и судимость с него не была снята.

Сразу после войны Владислав Шпильман написал книгу воспоминаний, вышедшую в Польше в 1946 году. Она называлась «Смерть одного города». Власти долго не давали разрешения на издание, даже заставили назвать немецкого офицера австрийцем – в то время нельзя было говорить о «хороших немцах». Но и выйдя из печати, книга пожила недолго: очень скоро она была изъята из продажи и из библиотек и фактически запрещена. Вновь воспоминания музыканта увидели свет только через пятьдесят лет: в Германии был опубликован немецкий перевод под названием «Чудесное избавление». А сама история Владислава Шпильмана стала широко известной по фильму Романа Поланского «Пианист», сценарий которого написан на основе этой книги. Фильм был удостоен Золотой пальмовой ветви на Каннском кинофестивале 2002 года.

Возвращаюсь к фильму, в создании которого я принимал участие. Студия «Параджанов-фильм» должна была снимать документальный фильм. Была назначена сценаристка этого фильма, с которой отношения у редакции киностудии не сложились. Она пожелала еще играть и главную роль, но режиссер этого фильма был против. Короче, отношения не сложились, но сценаристка имела контакты с семьей Хозенфельд, пожаловалась на студию, добилась от детей Хозенфельда запрета на снятие фильма об их отце.

Студия оказалась в сложном положении. Им нужно было фильм снять, так как они получили грант, и в то же время был запрет семьи. Вот тогда они и обратились ко мне, потому что моя статья о Шпильмане и Хозенфельде в то время была довольно широко известна. Она печаталась в российских журналах, вошла в мою книжку «Банальность добра», изданную в Москве в 2003 году. Ища выход из сложившейся ситуации, я предложил рассмотреть этот вопрос шире. Снять фильм не об одном Хозенфельде, а о многих немцах, которые спасали евреев во время войны и Холокоста. Это историческое явление само по себе достаточно интересное. Известно, что среди немцев есть несколько сотен Праведников Мира, которые получили признание центра Яд ва-Шем за спасение евреев. О них я и предложил снять фильм. К этому времени у меня уже было несколько очерков о таких немцах. Они вошли и в мою книгу «Банальность добра».

Студия эту идею приняла. Меня включили официально в творческую группу для съемок этого фильма. Я взял на основной работе отпуск, и мы поехали по Германии, одновременно писали сценарий и снимали фильм, что называется, с колес. То есть у нас законченного сценария, какой-то окончательной его редакции в начале не было, но сама жизнь развивала эту тему. Например, во время встречи с читателями в Кельне я узнаю историю о спасении евреев, мы едем к людям, открывшим эту историю, они нам указывают на других людей и в конце концов выводят на оставшегося в живых героя истории, которого спас от гибели немец. Похоже на клубок, который как бы катился перед нами и показывал все новые и новые перспективы.

В конце концов, вышли на действительно уникальную историю спасения еврея немцем. Этот спасенный человек был тогда еще жив, жил в Киеве. Мы нашли его и записали интервью с ним, о немце, который его спас. Про которого он тогда сказал – он мой брат, который спас меня и мою семью. Это была очень трогательная сцена. И вообще сильный момент этого фильма.

Было много и других очень интересных историй. Если вы его смотрели, вы это знаете. Мы снимали этот фильм, на ходу продумывая каждую историю. В орбиту каждый раз попадали новые люди, они подсказывали новые повороты сюжета. В результате, получилось, то, что получилось.

Но сказать, чтобы этот фильм пошел как-то широко, я не могу, потому что не было людей, которые бы продвигали фильм на получение каких-то премий или на телевидение. Один раз мне удалось добиться, чтобы фрагменты фильма показали на канале НТВ. И всё. Но то, что было сделано, для меня важно. И сам процесс создания фильма был очень интересен. Совершено новый для меня процесс. Наша бригада: режиссер Александр Андреев, оператор Виктор Еркин, мой коллега, второй сценарист Борис Шейнин и я. Этот эпизод моей жизни я действительно надолго запомнил. Он вложился в копилку памяти. Кто захочет посмотреть фильм, легко найдет на youtube. Он называется «Вопросы к Богу».

Илья Буркун: Известно ли, где и как погиб Вильгельм Хозенфельд?

Евгений Беркович: Он погиб в лагере для военнопленных под Волгоградом, в 1952 году. Доведённый до морального и физического истощения, от побоев и пыток у него началось помутнение сознания. Он был в тяжелейшем положении, и попытки его освободить даже с выходом на первых лиц польского КГБ Шпильману не удались. И в дальнейшем попытки Шпильмана добиться признания его Праведником мира тоже очень долго были безуспешными. Значительно позже, его сын и сын Хозенфельда, новое поколение, сравнительно недавно добились признания его праведником мира. В честь него на аллее Праведников Мира было посажено дерево. А так долгое время Яд ва-Шем считал, что раз приговор советского суда с него не снят, раз он военный преступник, то он не может быть праведником, несмотря на то, что все документы о спасении Шпильмана и свидетельство самого Шпильмана были налицо. Вот такая непростая и тяжелая история, но с положительным концом. И хотя сам Шпильман не дожил до признания своего спасителя праведником, тем не менее, его дети довели это дело до конца.

За что судят режиссера?

Илья Буркун: вот такой вопрос по теме Холокоста. В Москве, в рамках фестиваля Brusfest, мастерской Дмитрия Брусникина, был показан спектакль «Черная книга Эстер», поставленный талантливым молодым режиссером Евгенией Беркович. В пьесе очень интересно документальные свидетельства о Холокосте перемежаются с библейскими текстами, а тема ксенофобии, неприятия другого народа рассматривается как универсальная проблема человеческой цивилизации.

Евгений Беркович: Сейчас имя Жени Беркович на слуху, ей грозит тюремное заключение. Она на два месяца отправлена в СИЗО. Она очень талантливый человек, безусловно. Мы случайно пересекались довольно давно на радио «Эхо Москвы». В разное время выступали и она, и я. Я там записал несколько своих передач. Сотрудники этого радио и сайта «Эхо Москвы» перепутали наши тексты, мне приписали ее выступления, а ей мои. Так что пришлось разбираться и исправлять.

Женя очень талантливый режиссер (она любит себя называть «режиссерка»). Её антивоенные стихи просто гениальные. Я считаю, она, безусловно, войдет в историю. И дай Бог, чтобы эти испытания, выпавшие на ее долю, окончились для нее благополучно. Ей это очень нужно. Желаю ей сил и терпения. Евгения Беркович удочерила двух девочек-подростков «с непростыми диагнозами».

Буркун: К сожалению, это не похоже на благополучный исход. Её обвинили в пособничестве террористам. В то время как её спектакль, «Финист Ясный Сокол» как раз — антитеррористический. Но судьи кто?

Беркович: Это дело вообще знаковое и принципиальное. Потому что, несмотря на волну репрессий, которые были до этого, здесь первый раз судят именно за произведение искусства. Её учителя Кирилла Серебренникова судили, якобы, за финансовые преступления, но не за спектакли. А ее сейчас пытаются осудить именно за спектакль, который уже несколько лет назад был поставлен и который получил государственные награды. То есть совершенно уникальное явление, открывающее новую страницу вот этих государственных репрессий.

Буркун: Вы правы, её преследуют за гражданскую позицию. В свое время Евгения Беркович дала интервью журналу «Буро». В нем она рассказала, что в ее семье тема Холокоста обсуждалась всегда. И, пожалуй, это единственное, в чем она с сестрой ощущали свое еврейство. Почти не осталось тех, кто пережил Холокост и эту катастрофу. Трагедия уходит в прошлое, становится историей, во многом блокируется, забывается сегодняшним поколением. И Евгения нашла новую форму, чтобы привлечь внимание к этой теме.

Беркович: Я, в принципе, со всем согласен, кроме одного, что это единственная тема, которая напоминает о еврействе. В наше время о еврействе напоминало слишком много вещей, начиная с классного журнала в школе, где на последней странице была графа национальность. И все школьники эту последнюю страницу внимательно изучали. О твоей национальности знали все мальчишки в школе и во дворе. Так что о еврействе напоминала не только тема Холокоста, но и сама советская жизнь. Но, безусловно, тема Холокоста исключительно важна. Что говорить? Этой теме посвящены и две мои книги и множество статей в наших журналах.

Буркун: Мы с Вами постарше, я помню эти записи в журналах. Но для сегодняшних, 20-летних, Холокост так же далек, как война с Наполеоном. И именно Женя Беркович попыталась найти новую форму в этом мире абсурда, показав энергию Пурима, веселого праздника победы добра над злом, для народа, обреченного погибнуть.

Беркович: Страна, которая судит режиссера за спектакль, который не так давно считала лучшим, определенно больна. И есть опасение, что неизлечимо.

Что главное в жизни?

Дорогой Евгений, чем мы становимся старше, тем чаще возникает вопрос, что является главным в нашей жизни. С возрастом приходишь к мысли, что главное — это сама жизнь. И каждую прожитую минуту не пережить дважды. Поэтому жить надо сегодня, сейчас, ценя каждую минуту. Сократ считал, что главное в жизни — это познание себя. И с этим трудно не согласиться. Что бы вы сказали об этом?

Беркович: С Вами трудно спорить, Вы всё правильно говорите. Но жизнь достаточно сложное явление, чтобы её вписать в простую схему. Могу привести пример из математики. Есть такие модели выбора наилучшего решения, которые называются экстремальными задачами. И одно время действительно казалось, что достаточно какую-то жизненную ситуацию смоделировать, выбрать критерий оценки, сформулировать ограничения. А дальше поручить математикам эту задачу решить и найти оптимальное решение в той или иной ситуации. Пытались таким образом даже весь пятилетний план построить оптимально. Математики обещали, что если им дадут нужные вычислительные средства, то они обеспечат оптимальный пятилетний план. И поднимут народное хозяйство Советского Союза на небывалую высоту. В конце 50-х, начале 60-х годов прошлого века состоялась общественно значимая дискуссия между математиками, кибернетиками и прогрессивными экономистами, с одной стороны, и консервативными партийными философами и экономистами-марксистами, считавшими кибернетику буржуазной лженаукой. Во главе прогрессивной «партии» стояли математик Л.В. Канторович (будущий нобелевский лауреат по экономике), экономисты В.С. Немчинов и В.В. Новожилов. И они победили! Руководство Советского Союза, КПСС поверили их обещаниям и дали математическим методам в экономике «зеленую улицу». Был создан академический Центральный экономико-математический институт (ЦЭМИ), при Госплане СССР создали грандиозный вычислительный центр, вычислительные центры поменьше появились в экономических институтах многих отраслей, на крупных предприятиях… Казалось, что вот-вот в экономике наступит долгожданное процветание. Однако больших успехов внедрение экономико-математических методов в практику планирования и управления не принесло. Оказалось, что реальные жизненные задачи с большим трудом моделируются вот такими простыми схемами. И в частности, очень трудно выделить один критерий, который бы определял, что главное, что не главное.

Очень простой пример. Попытались взять простую организацию, типа автобазы, осуществляющую перевозки, и оптимизировать ее деятельность. Математики на вычислительных машинах ночью рассчитывали оптимальный план перевозок. А днем по этим распечатанным путевым листам шоферы развозили грузы. В результате такая совместная деятельность математиков и сотрудников автобазы привела к тому, что автобаза скатилась на последнее место в своей отрасли, и люди стали оттуда разбегаться.

То есть, вместо ожидаемого потрясающего успеха оказался большой провал. А почему? Потому что был неправильно выбран критерий. Математика и вычислительные машины рассчитывали оптимальный план, чтобы минимизировать, допустим, время поездок. А у шоферов важным была премия за экономию бензина. А если двигались по оптимальным маршрутам, то никакой экономии у них не было. Не было, стало быть, и премий. И в результате, вместо перевыполнения плана, а перевыполнить план они не могли, у них постоянно была текучка кадров и сплошные неудачи. Так вот, я хочу сказать, что ваш вопрос, что главное в этой жизни — это примерно то же самое, что выбрать один критерий оптимизации. Нет одного критерия, нет одного главного. В жизни очень много вещей, которые являются важными. И я не пытаюсь их вот так построить по иерархии, что главное, что не главное. А то, что вы сказали, все правильно, надо жить, и жизнь сама по себе является важным и главным.

Одиссеи Прингсхаймов

Илья Буркун: Вы открыли для меня судьбу Петера Прингсхайма, талантливого физика, ученика Вильгельма Рентгена. Любопытно, что он побывал в Австралии. Причем это было в Первую мировую войну, она застала его на научной конференции в Австралии. Как немец он был объявлен вражеским агентом и интернирован. Всё повторилось, когда он попал во Францию во время Второй мировой войны. И у него были ценные коллекции. Пожалуйста, расскажите подробнее о нем.

Евгений Беркович: Дорогой Илья, у Вас наложились в сознании две истории, как бы слились в одну. Есть история отца Петера, математика Альфреда Прингсхайма, профессора Мюнхенского университета, коллеги Рентгена, профессора физики того же университета. И именно Альфред Прингсхайм был коллекционером, и знаменитая коллекция майолики, средневековой керамики, итальянской была коллекцией отца.

Отец с женой уже в возрасте за восемьдесят лет смогли покинуть нацистскую Германию, буквально за день до того, как граница между Германией и Швейцарией в 39 году, в октябре, была закрыта для евреев. Уехать ему помогло разрешение нацистских властей продать на аукционе Сотбис эту уникальную коллекцию. Были еще у него великолепные коллекции картин, золотых и серебряных изделий средних веков и античности. Это история отца – Альфреда Прингсхайма. Он действительно оказался с женой в Швейцарии и закончил жизнь свою уже за 90 лет в свободной стране, свободным человеком.

Петер – его сын, у него своя судьба. В 1914 году он действительно оказался в Австралии, на Конгрессе английского общества содействия науке. Ассоциация содействия науке проводила тогда в Австралии Всемирный конгресс. На него из Англии приехал, в частности, Резерфорд. Но Резерфорд был английским гражданином, поэтому после начала Первой мировой войны он спокойно из Австралии обратно вернулся в Англию.

А Петер был немецким гражданином, и поэтому австралийские власти заключили его в концлагерь для граждан враждебного государства. Этот лагерь находился в пустынной части Австралии. Там он провел пять лет и был освобожден уже после войны, в 1919 году. И дальше продолжилась его научная карьера, прерванная концлагерем на пять лет. Несмотря на вынужденную паузу в занятиях наукой, он стал всё-таки профессором Берлинского университета, сначала приват-доцентом, потом профессором. Кстати, у него в учениках было много советских физиков. И будущий президент Академии наук, Сергей Иванович Вавилов, приезжал к нему стажироваться, был какое-то время его ассистентом.

Когда в Германии начались гонения на евреев, он уехал в Бельгию. У него жена была бельгийка. Работал в Свободном университете в Брюсселе. Но когда Бельгию оккупировали немцы, Петер попал в концлагерь, и ему грозила депортация в Освенцим и гибель.

Помог ему Комитет спасения, который был создан в Америке при участии Томаса Манна. Комитет направил в Европу своего представителя журналистов Вариана Фрая, ставшего впоследствии первым Праведником народов мира среди американцев. Он помог сотням евреев эмигрировать в Америку различными путями, не всегда законными. Получали американскую визу, перебирались в нейтральную Португалию, а оттуда уже теплоходом в Америку. Так был спасен и Петер Прингсхайм. Дальше он жил в Америке, но после войны вернулся в Европу. Таким образом, он и оказался узником двух концлагерей в двух мировых войнах. Его драматическую судьбу я описал как раз в книге «Одиссея Питера Прингсхайма». В книге он фигурирует и как брат Кати Прингсхайм, жены Томаса Манна. А Альфред Прингсхайм – это своя Одиссея, которая заслуживает отдельного разговора.

Томас Манн – известный и неизвестный

Илья Буркун: С огромным интересом прочел Вашу статью «Неизвестный Томас Манн». В своё время с удовольствием читал его произведения. Но по-настоящему узнал о нем, прочитав Вашу статью. И его противоречивый портрет Вы рисуете без всякой ретуши. Я понимаю, что он как член семьи Прингсхайма не мог не заинтересовать Вас, хотя он не математик и не физик.

Беркович: Вы считаете, что я читаю только физико-математическую литературу?

Буркун: Нет, конечно. Тем не менее, Ваши исследования посвящены в большей мере этим наукам. Но понятно, что Томас Манн, являясь членом семейства Принсхаймов, о котором Вы писали, велик сам по себе и не мог не заинтересовать Вас.

Беркович: Вот так и получилось. Но начиналось всё с истории математиков, это именно то направление, которое меня тогда очень интересовало. И занимался я историей математиков, которые попали в тень свастики, жизнь которых оказалась нарушенной гитлеровской диктатурой и Третьим Рейхом. В числе таких математиков был и Альфред Прингсхайм.

Его историю, которая сама собой складывалась в сагу, я очень основательно изучил. «Сага о Прингсхаймах» – я ее так для себя называл. И эта сага включала историю многих членов семьи. У меня есть такое генеалогическое дерево Прингсхаймов, где около четырехсот имен, примерно десять поколений, и многие из них мне интересны. Их судьбы естественно пересекаются. Профессорами были не только сам Альфред Прингсхайм, его двоюродные, троюродные братья тоже были профессорами физики, биологии и других наук. В частности, один из этих профессоров, Эрнст сыграл важную роль в квантовой революции. Есть известный опыт Люмера-Прингсхайма, который был важным шагом в создании квантовой механики и квантовой теории.

Так что семья очень разнообразна, очень богата. Были и художники, и композиторы, и математики, и физики, биологи, ботаники. Так что этой семьей я занимался очень основательно. И действительно, это складывалось в настоящую сагу, «Сагу о Прингсхаймах». Так я её назвал. Но оставался только последний штрих, о ближайшем члене семьи, муже дочери Кати Прингсхайм.

Очень интересная сама по себе история, достаточно только отметить один штрих – когда сценаристы пишут сценарий, пытаются представить что-то необычное, связывая разные события в замысловатую сеть. Но сама жизнь так устроена и пишет такие сценарии, до которых не додумается не один сценарист.

Прингсхаймы были очень богатой семьей. Дом наполнен произведениями искусств. У них был большой круг знакомых художников. Одному из них был заказан детский портрет, и художник Пауль Каульбах, по-моему, написал такой детский портрет пяти детей Принцхаймов, четырех братьев и одной сестры в карнавальных костюмах. Этот портрет стал очень популярным. Репродукция публиковалась в иллюстративном журнале. Оригинал висел, естественно, в доме у Прингсхаймов.

Один из таких журналов с репродукцией этой картины попал в Любеке к гимназисту Томасу Манну, которому картина очень понравилась. Он вырезал ее из журнала и прикрепил кнопками над своим письменным столом. И школьные домашние задания он готовил под этой картиной. Когда автором романа «Будденброки», уже известным писателем, Томас Манн вошел в дом Прингсхаймов, он увидел эту картину в оригинале. В это время он уже сватался к Кате, дочери Прингсхайма. То есть он познакомился с Катей на этой картине еще до того, как он узнал, что она будет его будущей женой. Вот такой сюжет в истории, который вряд ли какой-нибудь сценарист выдумал бы.

Дальше отношения у Альфреда Прингсхайма и Томаса Манна были очень сложные. Математик и писатель придерживались различных философских школ и не всегда понимали друг друга. Иногда обижались друг на друга, были свои конфликты. Сразу после свадьбы Томас Манн написал свою первую новеллу, которая называлась «Кровь Вельзунгов», под влиянием острого впечатления, когда впервые вошел в еврейскую семью.

Он сын любекского сенатора, по меркам Любека из аристократической семьи. И до сих пор евреи были достаточно далеки от него. Хотя в его произведениях евреи часто встречаются и даже чаще, чем, может быть, и нужно было бы. Но реально с еврейским миром он столкнулся, только войдя в дом Прингсхаймов. Был поражен, что ничего, собственно, еврейского там не нашел. Он и брату писал, что здесь нет ничего еврейского, кроме культуры.

Под этим влиянием он попытался художественно выразить свои чувства в новелле «Кровь Вельзунгов», которую он написал в конце 1905 года, в год женитьбы на Кате. Свадьба была в феврале, а новелла была закончена осенью, и она должна была выйти в январской книжке следующего года в берлинском журнале «Neue Rundschau».

С художественной стороны это была прекрасная новелла, но там была показана еврейская семья, антипод семьи Прингсхаймов. Это были отрицательные евреи, которых боялся увидеть Томас Манн. К счастью для себя, он их не увидел, но он изобразил именно тех евреев, которых он боялся. И это было воспринято как шарж на его новую семью.

Альфред Прингсхайм был категорически против публикации. Томасу Манну пришлось отозвать эту новеллу. При его жизни она практически нигде больше не публиковалась. Разве только один раз ограниченным тиражом в дорогом нумерованном издании. Новелла Томаса Манна «Кровь Вельзунгов» – очень характерный показатель отношения к евреям самого писателя. Я посвятил новелле большое исследование. Мне это было очень интересно, потому что еврейские образы, показанные в этой новелле, чрезвычайно характерны.

Илья Буркун: И у Томаса Манна во многих его рассказах и романах евреи очень отрицательны.

Евгений Беркович: Да, именно отрицательны. Он показывал как еврейские черты стереотипы антиеврейские, как они воспринимались в немецком сознании. Причем даже молодое поколение евреев показано с точки зрения агрессивности интеллекта. То, о чем, кстати, была и переписка уже наших современников Астафьева и Эйдельмана. Там тоже Астафьев упрекал евреев в «агрессивном интеллектуализме». Вот это тоже черта в творчестве Томаса Манна. И то, что он вместе со своим братом участвовал в антисемитском издании «XX век». И то, как преобразовалось его творчество в результате его жизненной эволюции. И то, как он стал антифашистом, антигитлеровцем. Тем не менее, сохранив те самые предрассудки, характерные для многих обывателей.

Изучая таких великих людей, их человеческие черты, не только их гениальные достижения, но и их недостатки, можно многое понять о жизни, понять живучесть вот этих предрассудков, связанных с неправильным восприятием евреев, еврейского мира, еврейской культуры.

Вот таким образом, я от математика Прингсхайма перешел к более подробному изучению уже Томаса Манна и оказалось, что его творчество не укладывается в рамку главы в саге о Прингсхайме, он заслуживает отдельной книги. Пока еще не получилось эту книгу окончательно оформить, хотя материала для нее довольно много. Я написал и серию статей – «Томас Манн глазами математика», где рассматриваю многие его произведения с новой, интересной точкой зрения – его любви к числовой символике, мистике числовой. В его творчестве достаточно характерная особенность. Достаточно вспомнить «магический квадрат» в романе «Доктор Фаустус», где он играет важную роль. В романе «Волшебная гора» очень много символических цифровых подробностей, которые не каждый может заметить. Особенно в русском переводе часто теряется смысл многих его тонких намеков. Например, Томас Манн высоко ценил число «семь», считал, что семерка — это счастливое число, которое иначе звучит, чем холодная шестерка и так далее. И в его романах очень часто семерка действительно играла огромную роль, даже в структуре романа.

Очень часто его роман делился на семь глав или 49 разделов – 7х7. Вот, допустим, число 34 фигурировало в магическом квадрате, а 34 — это число, сумма цифр которого семерка. В романе «Волшебная гора» главный герой жил в номере 34. А героиня в номере семь. Так вот, в этом романе есть одна сцена из спиритического сеанса, которая в русском переводе для большинства читателей вообще остается не понятой. А так как переводчики даже не удосужились примечание написать, то я думаю, что многие так и остались в неведении о смысле этой сцены. А смысл там был такой — вызвали дух, который диктовал некоторые ответы на поставленные вопросы. И вот один из вопросов главного героя романа – сколько лет ему еще придется пребывать в этом санатории для лечения больных туберкулезом, где он находился? И дух ответил совершенно загадочной фразой: «Пройди поперек своей комнаты». На этом сеанс закончился. А что означает эта фраза, нигде не объясняется. Немецкий читатель, я думаю, понял бы смысл, потому что слово «поперек» имеет в немецком языке два значения. Кроме прямого, еще означает и сумму цифр числа. И пройди поперек своей комнаты означает подсчитать сумму цифр номера своей комнаты, то есть семь. Действительно, герою пришлось семь лет пробыть в этом санатории. Смысл этой фразы для русского читателя остался непонятным. Потому что фразу – пойди поперек твоей комнаты – мало кто ассоциирует с суммой цифр. И таких деталей с математическим уклоном в творчестве Томаса Манна довольно много. Посмотрим, может, Бог даст, я смогу все-таки довести эту книгу до конца.

Притяжение зла

Буркун: Надеюсь, что это состоится. Кстати, во время Второй Мировой войны, живя в Америке, Томас Манн часто выступал по радио как антифашист с обращением к немцам, призывая к их благоразумию.

К сожалению, нечто подобное происходит и сейчас, только уже с Россией. И если заменить в обращении Томаса Манна слово Германия на Россию, обращение очень злободневно и сегодня. Вот как звучал тогда этот призыв: «Немцы спасайте себя, спасайте ваши души. Отказывайте в вере послушания вашим угнетателям, думающим только о себе, но не о вас. Очнитесь! И вдохновитесь тем, о чем звонят колокола, освящающие мир на земле». Тогда писателя никто не услышал, так же как Россия не слышит и сегодня. Каким языком можно обратиться сейчас, чтобы остановить эту бойню?

Беркович: Вот это повторение, которое вы отметили, говорит о том, что законы истории — это вполне объективные законы. Вообще историю я считаю такой же экспериментальной наукой, как и физику. Только эксперименты в ней ставит сама жизнь, а не человек по своей воле. А человеку остается анализировать результаты этих экспериментов. Я в свое время написал такую большую работу, мне кажется, что она важная, называется «Притяжение зла». Это явление, когда под влиянием тотальной власти диктатура поддерживается большинством населения, которое, казалось бы, должно понимать, что это зло, и, тем не менее, становятся частицей этого зла.

Если взять Германию, то с приходом Гитлера к власти люди кинулись массово вступать в партию, поддерживать нацизм. Поток желающих вступить в нацистскую партию был так велик, что в мае уже 1933 года прием был закрыт на несколько лет, в партию просто не принимали, ведь было принято сразу более миллиона человек за несколько месяцев. Возобновили прием только спустя несколько лет. Членами нацистской партии стали представители всех слоев общества. Есть разные предрассудки на этот счет: что гитлеризм — это власть быдла, власть мало образованной части общества, колбасников. А на самом деле поддержку Гитлеру оказывали самые интеллектуальные слои общества, в том числе и многие профессора. А студенчество стало основной опорой Гитлера!

Кстати, рабочий пролетариат в меньшем количестве был представлен в этой партии. Тем не менее, это была партия всего народа. И нацизм поддерживали все слои населения. А вот когда Третий Рейх пал, когда союзники вошли в Германию, то оказалось, что ни одного нациста найти не могут. Все всячески отрицали, что они связаны были с нацизмом, что это «в нашем городке или в нашем поселке нацистов вообще нет. Это там, за 20 километров, где-то, может быть, найдете, а у нас нет. Мы все были против, просто не могли ничего сделать». Вот это и есть притяжение зла. Это, к сожалению, общий закон. И нужно просто признать, что он объективно существует, что диктатура в состоянии изменить менталитет общества и привлечь на свою сторону большинство народа. Каким образом? Это в каждом случае делается по-своему. Но диктатура, получив в свои руки средства пропаганды, средства воздействия на сознание населения, очень быстро может это сознание изменить.

Вот простой исторический пример, который я часто привожу, показывает скорость воздействия пропаганды в условиях, когда она еще не опиралась на такие технические средства, как сейчас. В 1933 году, как только Гитлер пришел к власти, он уже 1 апреля объявил так называемый бойкот еврейских предприятий, общую немецкую акцию, поддерживаемую государством, силовиками. И очень быстро, буквально в один или два-три дня эта акция сошла на нет. Потому что население этот бойкот не поддержало.

Всё равно ходили в еврейские магазины, покупали у евреев, ходили на лекции к евреям-профессорам, пока их еще не удалили. То есть эта акция провалилась. А через пять лет, когда проходила та самая «Хрустальная ночь» в 1938 году, уже никаких противоречий у населения с политикой нацистов не было. Эта акция, практически прошла без возражений основного населения. Жгли синагоги, громили еврейские предприятия, и существенных протестов уже не было. Пяти лет оказалось достаточным, чтоб изменить менталитет народа и чтобы антиеврейская пропаганда вошла в плоть и кровь, и была принята всеми.

В современных условиях этот процесс еще быстрее идет, потому что есть и телевидение, и интернет, и масса других каналов. Так что, к сожалению, мы видим проявление общего исторического закона и каким-то простым словом это вряд ли удастся преодолеть.

Ну а как будет преодолено? Это уже решает сама история. Рано или поздно это, конечно, все равно произойдет. А вот как я думаю, что сейчас вряд ли кто-то может это предсказать.

Мифы и стереотипы вокруг Эйнштейна

Буркун: Какая печальная и страшная закономерность. Но не хочется заканчивать на этой печальной ноте. Скажите, пожалуйста, видели ли Вы российский фильм «Эйнштейн: теория любви»?

Беркович: нет, я не видел. Я слышал о нем. Это один из многих фильмов, который построен на всяких домыслах и слухах.

Буркун: Тем не менее, не следует отрицать, что Эйнштейн был влюблен в жену выдающегося скульптора Коненкова, Маргариту, завербованную КГБ.

Беркович: Эйнштейн любил женщин, а женщины любили Эйнштейна.

Буркун: Но это была настоящая любовь. Он предлагал ей остаться в Америке и выйти за него замуж.

Беркович: В личную жизнь Эйнштейна мы не очень погружены. Ну да, была любовь. Но разговоры о том, что Эйнштейн каким-то образом выдавал какие-то атомные секреты или вообще, что он владел атомными секретами, это все ерунда .

Буркун: В фильме не говорится о том, что он выдавал. Там говорится, что он познакомил ее с Оппенгеймером, и тот передал Маргарите эти секреты.

Беркович: Это все выдумки. Оппенгеймер за другое был подвергнут травле, и другой человек выдал секреты. Здесь Оппенгеймер совершенно ни при чем. Как раз очень часто относительно Эйнштейна такие легенды фигурирует до сих пор. Взять хотя бы последнюю биографию Эйнштейна, которая вышла на русском языке. Написанная российскими, так сказать, «исследователями». Она содержат огромное количество домыслов, неправильных заключений и чаще всего показывает крайнюю неграмотность авторов, их абсолютное незнакомство с реальной ситуацией вокруг Эйнштейна.

Они выдумывают совершенно не соответствующие действительности обстоятельства, не знают, как проходила вообще в то время жизнь. Причем это характерно для многих. Я сказал про российских исследователей, но это верно и для многих других биографов, в том числе американских, достаточно известных. Ошибок очень много. Я специально это разбираю, так же, как ошибки в фильме.

Значительно интереснее было бы обсудить 10-серийный фильм «Эйнштейн» из серии «Гений», который прошел сравнительно недавно по экранам многих стран. Там тоже очень интересные допущены ляпы и ошибки. Но, извините, я думаю, что нужно завершать беседу. Мы с вами уже почти два часа разговариваем. Оставим это разбор до следующей беседы.

В чем счастье?

Буркун: Напоследок несколько коротких вопросов. Скажите, пожалуйста, как вы воспринимаете ваш возраст?

Беркович: Нормально. Я особенно не думаю о нем, пока его не замечаю, поэтому я ничего сказать особенно не могу.

Буркун: И второй короткий вопрос, что для вас счастье?

Евгений Беркович: не хочется быть занудой и подробно отвечать на вопросы банальные. Я не выгляжу здесь первооткрывателем. Прежде всего, должны быть здоровы и счастливы близкие. Без этого счастья не бывает. Но я хочу сказать, что огромное чувство счастья возникает, когда ты открываешь что-то новое. И вот это возможно, не банальный ответ.

Буркун: А истина часто банальна, сколько людей, столько и мнений.

Беркович: нет, не всегда. Есть такая истина, которую весьма и весьма трудно себе представить. Так вот, счастье открытия — это исключительно не всем доступное счастье. Я просто приведу высказывание замечательной писательницы и математика Елены Сергеевны Вентцель.

Она автор многих повестей, которые печатались в «Новом мире» и в других местах. Как математик она Елена Сергеевна Вентцель, как писатель, она И.Грекова, вместе читается как Игрекова. То есть, это тоже псевдоним, только математический. Так вот, она сказала, что счастье, когда ты открываешь что-то новое, сильнее даже чувства материнства. Она как женщина может эти вещи сравнивать, я сравнивать не могу, но могу подтвердить, что когда ты открываешь что-то новое либо в математике, либо в истории, это не важно, это действительно настоящее счастье.

Буркун: Иначе можно сказать, что счастье в творчестве.

Беркович: Я не люблю таких общих слов. Особенно, когда говорят «мое творчество». Меня это коробит. Да, творчество, но проще – когда ты открываешь что-то новое. Вот это и есть счастье.

Буркун: В таком случае, остается пожелать как можно больше открытий. Благодарю за возможность записать эту беседу. До новых встреч.

Беркович: Всего доброго!

Примечание

[1] Это Гуго Штейнгауз, польский математик (примечание после интервью).